А я дошла. И никто даже не узнал, что я впервые под рюкзаком, и Эста усиленно тролила нашего единственного на тот момент мужчину, который нес большую часть вещей и даже пытался отобрать гитару. И - самое прекрасное! - никто даже не обернулся, чтобы спросить, не устала ли я, не тяжело ли, не...
Но идти было клево, клево, я была готова бежать, но мы просто шли, правда, на обратном пути мы электричку упустили, но, перед тем, как упустить, все же пробежались.
И Эста съела четырехлистник в точности, как это сделала однажды Матильда: молниеносно и с круглыми совиными глазами.
До полуночи ждали еще одного человека, который дорогу знал очень условно, но все равно поехал почти ночью. Где-то в полночь Эста пошла его искать, ориентируясь на зов вислы, и вернулись они только к часу ночи, а ночь была ясная, полная луна с ореолом, туман над озером и Кошка с флейтой, подзывающая заплутавших в обратную сторону.
А ночью были заморозки.
Вечером следующего дня приехали еще люди с собакой, потрясающая черная овчарка, суровая, воспитанная и очень стеснительная, "с функцией "проклятые овцы снова разбегаются"". И тогда были глинтвейн, гитары, флейта и трубка.
Утром был дождь, и тогда-то пригодилась моя фляга с амаретто, улетела в один миг. А я наконец-таки завладела топором и делала из условно сухих дров практически спички.
На обратной дороге организм пытался вякать.
"Я истекаю кровью, я распухаю, я отваливаюсь!" - подвывала левая нога (я содрала кусочек кожи размером с булавочную головку, но зато на самом нежном месте стопы).
"Нет, стой, меня сейчас сведет судорогой!" - кричала правая нога. Видимо, я все-таки переносила вес на нее.
"Хр-р" - ничего более вразумительного я от груди не добилась. То ли слишком сдавила рюкзачными ремнями, то ли легкие учились дышать без дыма (я счастливый ленивец - садилась в самый дым и ленилась пересаживаться), то ли сердце дало о себе знать. В любом случае, уже минут через двадцать они все смирились и заглохли.